...Но переломный момент наступил, когда из нас решили сделать пламенных патриотов. Нас обучили песне: “Ты велел мне любить, и я повинуюсь / Господь, защити мою страну”. Мы пели ее во время вручения призов на малюсенькой сцене нашей маленькой школы, стоя по стойке “смирно”, положив руку на сердце, перед бюстом Христа, в нарукавниках тех самых трех цветов, о которых я говорил. В глазах у меня стояли слезы. И в то же время мне было немного - нет, не немного, а даже очень - неловко участвовать в этом спектакле: стоять в нарукавнике по стойке “смирно” - если уж на то пошло, почему бы не надеть головной убор из перьев и набедренную повязку? Но главным было другое: этот куплет учил меня: 1) что можно любить по приказу; 2) что слово “любить”, в виде закономерного сокращения, от которого у меня и теперь дух захватывает, хоть я и научился с ним ладить, дав ему название синекдохи (ученое словечко, которое объясню позднее), так вот, что слово “любить” в первую очередь и прежде всего означало “любить страну”. Отсутствие прямого дополнения в виде объекта у первого глагола, за которым следовали слова, где объект этой любви уже стоял на своем месте, не оставляло никакого выбора; 3) что во всем этом замешан Бог.
...Я не патриот и знаю, что живу в стране, которой предстоит исчезнуть, но здесь я работаю, здесь люблю и имею здесь некоторые обязательства. Однако все это еще не совсем Бельгия. Поэтому скажу так: вокруг меня звучат интонации, каких я никогда и нигде больше не слышал, на моем языке я ощущаю вкус блюд, знакомых с детства, есть вещи, которые здесь вызывают улыбку, а в других местах не смешны, и, наоборот, здесь на свой лад входят в дом и занимаются политикой. Как рассказать об этом?
Вот уже больше века (рабства?) многие из нас задаются вопросом, существует ли собственная культура у “этой страны”, как выражаются наши принцы, старательно избегая притяжательного местоимения, чтобы себя не скомпрометировать.
Сначала эту культуру открыто утвердили как самостоятельную сущность, а потом отбросили в область иллюзий.
Для одних Королевство Бельгия - судьба: оно было всегда, и его корни уходят во тьму веков. Его восхождение в осязаемом мире есть результат непреклонной воли ее народов, следствие глубоких экономических, географических и культурных процессов, оформившихся на политическом уровне. Для других Бельгия возникла из разрозненных земель в угоду сомнительным интересам Европы, или для того чтобы обеспечить привилегии классу буржуазии, который тогда создавался. Это обман, за который сегодня приходится расплачиваться двум очень разным народам, братьям-врагам, запертым в одной комнате.
Я не собираюсь продолжать этот спор. А постараюсь понять, как повлияли на умы людей все эти утверждения и отрицания. Бельгийское государство создало мир, который навязывался ее гражданам в течение более ста пятидесяти лет. А поскольку слово означает дело, приверженность или сопротивление бельгийцев этой воображаемой реальности невольно определило тон их повседневной жизни.
...Но такое мнение, пусть и самое модное теперь, - не единственное. Есть и другие, согласно которым бельгиец смотрит на собственную национальную принадлежность более оптимистично. Проявляется она обычно случайно и в большинстве случаев незаметно: смерть короля, спортивные достижения, рождение принцев, их свадьбы, годовщины рождения и смерти некоторых деятелей искусства. И все же они не лишены содержания, ибо состоят из бельгийских шуток, поездок к морю, песен Жака Бреля и чтения Сименона.
Таким образом, то соглашаясь, то отрицая, Бельгия создала собственный набор кодов восприятия окружающей действительности, иными словами - культуру.
Ибо культура - это все, что в заданном обществе придает смысл отношениям между людьми и отношению людей к вещам.
