"Из Лондона Вагнер переносит читателей в североамериканский штат Вермонт, на ферму братьев-медиумов Уильяма и Горация Эдди (William and Horatio Eddy), где в 1874 году имели место многочисленные явления материализации, превратившие Читтенден в "спиритическую столицу мира". Удивительные истории сменяются в его изложении с калейдоскопической быстротой: в воздухе материализуются и парят шали, рассерженный дух сбривает медиуму половину усов и бороды во сне, индианка-привидение Хонто дает Олкотту измерить свой рост в интересах науки, а также оставляет ему на память прядь волос и клочок платья, которое тут же чудесным образом восстанавливается. Своей кульминации читтенденские чудеса достигают с приездом на ферму Эдди русского медиума г-жи Б* (то есть Елены Петровны Блаватской).
[...] В первый же вечер объявился "призрак среднего роста, хорошо одетый в полутурецкий полугрузинский костюм". На вопрос, как его зовут, дух ответил, "кланяясь и скаля зубы": "Михалко Батоно".
Госпожа Б[лаватская] сразу узнала в нем знакомого крестьянина, служившего в Имеретии у некоего Гегидзе. В подтверждение своего грузинского происхождения Михалко исполнил по просьбе Олкотта народную песню "Тирес, тирес бербере!", тотчас же записанную Блаватской.
Михалко и далее являлся зрителям читтенденских сеансов — иногда полностью, а иногда частично. Так, однажды из-за занавески появилась "загорелая, запачканная рука Михалко, покрытая бородавками и обмотанная янтарными четками" (последние, по объяснению Блаватской, отражали местный обычай, а потому свидетельствовали об аутентичности грузинского привидения). Госпожа Б[лаватская] попросила эту руку сыграть грузинский танец лезгинку, "и рука довольно долго брянчала на гитаре это живое аллегро".
"Интересно было появление русских призраков среди американского захолустья", — продолжал Вагнер, кажется, не без патриотического задора. Г-же Блаватской явилась ее нянька, говорившая по-русски и назвавшая ее детским прозвищем "верхолазица". Затем явился джентльмен с Анненским крестом, оказавшийся ее дядей, бывшим председателем палаты в Гродно. "Да, это я, Елена, твой дядя Густав", — сказал он и обнял ее. Наконец, русский дух передал Блаватской медаль за храбрость, полученную ее отцом за кампанию 1828 года. По признанию этого духа, медаль была взята из ставропольской могилы генерала Блаватского, умершего в 1873 году. Под воздействием русского медиума также являлись представители других народов: немец, французы, индиец, молодой курд. Явился и джинн-великан "в национальном (?) костюме". Образовался своего рода загробный интернационал (или, можно сказать, посмертная эмиграция из Старого в Новый Cвет). Невидимыми таинственными исполнителями разыгрывались "различные соло, дуеты и, наконец, целая оркестровая пьеса".