Есть книги, безнадежно и уныло мертвые. Например, «Мещанское счастье» Помяловского – классический третий ряд русской литературы. Бедные, бедные авторы, которым так хотелось что-то сказать, а нечего, кроме социологических банальностей. Самое примечательное в повести – это ее язык. Помяловский иногда доходит до полного абсурда («Губки, малиновые, как вишни» – отмечено еще Набоковым), но чаще пишет образцово-никаким стилем.
«Он силен в настоящую минуту, что угодно поднимет; но это спокойная, сосредоточенная в себе сила. Он оперся о сук яблони, и суставы у него хрустнули в пальцах. Ветер приподнял воротнички его рубашки и пробрался за пазуху. Стриж резнул своим пронзительным голосом над самой головой его, оставив звук жести в воздухе, так что он поневоле закрыл ухо».
Грамматически всё правильно, а ощущение остается, как от плохого перевода с иностранного. Подозреваю, что это не индивидуальная, а, скорее, социальная, классовая черта (семинаристская?). Чернышевский выжимал из подобного стиля все возможные эффекты, Достоевский «подводил психологию» под такую манеру речи (кстати, Кириллов в «Бесах» говорит подчеркнуто не по-русски), а Помяловский, – как и большинство беллетристов-демократов 1860-х годов, – видимо, считал такой стиль нейтральным, немаркированным. На таком фоне должна выделяться речь героев (как это и происходит у Слепцова или Решетникова) – но в «Мещанском счастье» и того нет.
Практически не отраженная в литературоведении тема, между прочим, – «корпоративный стиль» (стили) русской литературы. Та нулевая степень письма, на фоне которой существуют индивидуально-авторские стили.
