"Когда я вошел в банкетный зал, секретарь объявил мне, что выступать я буду вторым, а первым выступит наш всеобщий старейшина Бернард Шоу. Я струхнул. Я уже знал красноречие Шоу, неотразимое, ироническое, всесокрушающее. В своих речах он использовал политику выжженной земли, не оставляя за собой буквально ничего. Какой же невыразительной покажется моя чисто профессорская речь после этого адского пламени! Я сел за стол рядом с Шоу и признался ему в своем беспокойстве.
- Вы совершенно правы,- сказал он мне со своей обычной свирепой непринужденностью. - После меня любой оратор покажется бесцветным.
За кофе он поднялся. Распорядитель в красном фраке и с огромным молотком в руке призвал присутствующих к молчанию, и Шоу, воинственно выставив бороду, начал:
- Бедный старина Уэллс! Вот и вам перевалило за седьмой десяток. А мне скоро перевалит за восьмой... Почему все хохочут? Потому что радуются, что скоро отделаются и от меня и от вас...
Потом он рассказал о том, что сегодня утром встретился со своими австралийскими друзьями, которые спросили, почему это в честь такого юбилея король не пожаловал Уэллса званием лорда.
- Я им ответил: "А на что этому старому бедняге Уэллсу звание лорда? Он ведь даже писать толком не умеет... Впрочем, король не прочел ни строчки Уэллса. Поэтому-то он и хороший король..." Тем не менее мои австралийские друзья наседали на меня: "Нет, нет,- твердили они,- если Уэллса не сделали лордом, значит, что-нибудь говорит не в его пользу". Тут я бросился на его защиту... Я сказал: "Да нет ровно ничего, что говорило бы не в пользу нашего дорогого бедняги Уэллса. Он прекрасный сын... прекрасный отец... прекрасный брат, прекрасный дядя... прекрасный кузен... прекрасный друг..."
И это чудовище Шоу продолжал перечислять все человеческие связи, которым Уэллс был верен, но так и не сказал "прекрасный муж". А ведь все присутствующие знали, что Уэллс был весьма легкомысленным супругом, так что, чем больше родственных связей перечислял Шоу, тем громче становился смех...
Несколько месяцев спустя, встретившись с Уэллсом в Америке, я напомнил ему о том знаменательном вечере:
- В последний раз мы встретились с вами на праздновании вашего семидесятилетия.
- Ах, да, - ответил Уэллс и даже вздрогнул, так сказать, задним числом, - в тот вечер Шоу произнес воистину непристойную речь. Как это я его тогда не убил!"
