Сегодня я узнал, что в первой серии «Локи» (которого я, конечно, смотреть не буду) главгер – или, вернее, главбог, – предстает перед судом некой межпространственно-межвременной организации за вмешательство в «the Sacred Timeline» и похищение некоего предмета, именуемого Тессеракт.
Если до кого-то из зрителей еще не дошло, бога спрашивают прямо: «You're that criminal with the blue box?!»
Ибо даже марвелоиды признают приоритеты и подлинное величие.
«Метафизичность» текста не зависит от веры: метафизичны и «православный» Достоевский, и атеисты Пратчетт или Жадан. Поскольку речь идет о важности в системе мира того, что находится по ту сторону. А есть там что-то или нет – вопрос вторичный. Совершенно неметафизичен Лев Толстой: его мир, его герои и его этика в этом не нуждаются. «Бог» у него – не более чем костыль для этики и (по точной формулировке Кириллова в «Бесах») «страх смерти». И, конечно, культура устроена так, что не-католик Лем «не верит, но тоже в Бога», а посюсторонние этики, наследники Сократа (от Толстого до Стругацких) все равно работают с устойчивыми, хотя и вырожденными метафизическими формулами.
Известно, что Петр I брил бороды, а Николай I ненавидел усы у гражданских лиц. (Текст указа сам по себе любопытен: усы и бороды носят то ли на еврейский манер, то ли на французский, но явно инородческий. См. ПСЗРИ, собр. 2, т. 12, отд. 1, с. 206, № 10092.)
Мне несколько раз встречалось упоминание, что усы могли носить и бывшие военные, вышедшие в отставку с правом ношения мундира. В указателе к Полному собранию законов я не нашел ничего, до сего касающегося. Френды, вам не попадались первоисточники?
В сравнительно старой (советской) книге о Краледворской рукописи приведены слова одного чешского деятеля середины ХХ века:
«В нашей национальной жизни было и есть много легенд, как и у многих, особенно угнетенных народов, что вполне объяснимо. У нас не было ничего, в чем мы нуждались, и этот недостаток мы заменили легендой. Мы просто сказали, что у нас все есть, и так как мы, собственно, нисколько не жили истинной реальностью, а скорее лишь иллюзиями и фантазиями, этого нам было, по крайней мере на первых порах, достаточно. Так, мы сказали, что рукописи являются древнейшими документами славянской культуры в Чехии, что Пухмайер равен Гете, Клицпера — Шекспиру и т. д. Что из того, что это не было правдой? Пока мы это говорили сами себе, все сходило с рук. Но как только захотели подышать свежим европейским воздухом и стать европейским народом в действительности, по крайней мере в области культуры, все было как в сказке: рукописей не стало, нашего Гете не стало, Шекспир тоже исчез, и нагая действительность стояла перед нами. И лишь тогда начался реальный труд, лишь тогда возникла наша настоящая культура, которая делала нас действительным народом не только в собственных глазах, но и в глазах иных народов».
Автор – Зденек Неедлы, фигура более чем одиозная (см. о его советских подвигах хотя бы в английской википедии). Но сказано правильно: «реальный труд».
"Народ — это не желающая никаких существенных перемен масса людей, каждый из которых недоволен своим собственным положением". (Борис Стругацкий, в интервью, 2004)
Третье опубликованное в СССР стихотворение Бродского («Костер», 1966, № 10). Для самых маленьких. Вот как надо взращивать свою аудиторию. Прочитал человек в детстве «Журавлиная стрелка / Отклоняется к югу», а потом, глядишь, прочитает «Как будто жизнь качнется вправо, / качнувшись влево» – и всё, потерян для общества человек.
Когда Тургеневу, Драгоманову и Кропоткину нужно было объяснить иностранцам, что такое Марко Вовчок, они не сговариваясь повторяли одно и то же: это как "Хижина дяди Тома", только лучше (Т.), не хуже (Д.), обе две "may seem to be too sentimental", — но это общественно полезная сентиментальщина (К.). "Так это вы — та маленькая женщина, которая начала эту большую войну?" (Нет.)
Когда идешь по бульвару Дружбы народов, а мимо сквозь пробку пытаются пробиться пять-шесть милицейских машин с мигалками и сиренами... ...то возникают разные предчувствия. В основном нехорошие.
